Более полувека живёт в Ульяновске участник Великой Отечественной войны полковник Анатолий Александрович Писарев. Половина этих лет прошла в Ульяновском высшем военном училище связи. Ныне артиллерист-зенитчик на заслуженном отдыхе. Анатолий Александрович называет себя солдатом последнего призыва. Вспоминая годы войны, он рассказывает о важных мелочах, из которых складывалась Победа, а значит, и наша история.
Детство
Служить в армии я не собирался: в 1934 году, играя на колхозном току, сильно поранил правую ногу, и эта травма оставила след на всю жизнь.
22 июня 1941 года я был в гостях у друга. Вышел от него на улицу деревни (Сёмкино Московской области, ныне Жуковский район) и увидел толпы плачущих людей, проклинающих Гитлера. Вечером и ночью деревня возбуждённо обсуждала случившееся.
Ребята, старшие по возрасту, твердили, что завтра же пойдут в военкомат с просьбой отправить их на фронт (до военкомата нужно было идти пешком девять километров). Таким, как я, советовали учиться военному делу. Мне шёл 14-й год. Очень хотелось поговорить со старшим братом Виктором. Он заканчивал в Москве химико-технологический техникум, и я надеялся, что он заберёт меня из деревни в город. У меня ещё были сёстры: старшая Татьяна и младшая Вера. Отец умер в 1939 году.
Мужчины деревни Сёмкино уходили в армию. Что-то страшное творилось среди плачущих женщин. До сих пор стоит в глазах тётя Шура Колобахина, вся побелевшая от страха, от мысли, что, проводив в армию мужа, Колобахина дядю Пашу, останется одна с пятью детьми. Охрипнув от крика, она висела без памяти на шее мужа.
В конце июля 1941 года мы получили письмо из Москвы от брата Виктора, в котором он писал, что его призвали в армию, и он отправляется на фронт без подготовки, хотя из-за близорукости он был белобилетник. На конверте стоял обратный адрес – я его не запомнил. Мама собрала небольшую посылку, и мы послали её на фронт. А уже в начале сентября 1941 года получили письмо от незнакомого человека. Он сообщал, что недалеко от города Ельня Смоленской области, находясь в окопе, убит осколком в висок Виктор Писарев.
Мама, я и сёстры тяжело переживали гибель 19-летнего Виктора. Я все годы ищу могилу брата, был в музее обороны Москвы, писал в Подольск, встречался с московскими ополченцами, но всё без результата. Не оставляя надежды, я продолжаю поиски.
Июль 1941 года... По радио и в газетах сообщалось, что Красная Армия отступает, что надо повысить бдительность, работать для фронта.
В колхозе нам нужно было запасать сено, убирать урожай, готовиться к зиме. Много дней я вместе с Сергеем Карповым подавал снопы ржи на повозку, которой управляла женщина.
Настал день, когда фашистские самолёты полетели на Москву. Это было страшно. Некоторые самолёты сбрасывали бомбы на поля деревни Сёмкино – от неё до Москвы около ста километров. Воронки от бомб получались огромные, с трёхэтажный дом. Ночью кто-то поджигал сено, давая фашистам сориентироваться, где они находятся. Из райцентра часто приезжали представители власти и говорили о необходимости светомаскировки и создании отрядов противовоздушной обороны, о борьбе с шептунами-паникёрами, о необходимости сбора урожая и осенней посевной.
Оккупация
Никто не думал, что мы окажемся в оккупации. И всё же это случилось. 43 % территории Московской области заняли немцы. Деревня наша лесная, в 10-ти километрах от шоссе Серпухов – Обнинск – Малоярославец. В сентябре 1941 года через нашу деревню стали проходить отдельные красноармейцы с винтовками и патронами. В октябре их стало больше. Они заходили в магазин, покупали хлеб и уходили в лес, в сторону Москвы.
21 октября ко мне зашёл друг Женя Никишин поговорить о распилке дров. Я болел, в школу не пошёл. Скотина мирно паслась в поле, а в пекарне пекли хлеб, и ничто как будто не предвещало беды. Вдруг мы с Женей увидели в окно, как из леса вышла колонна немецких солдат с велосипедами. Женя убежал домой. Я остался один. Зашёл фашист. Вскрыл сундук, взял ценные вещи (два-три отреза сукна) и ушёл. А вечером пришли фашистские солдаты на ночлег, из дома нас выгнали. Мы устроились в часовне.
Утром я увидел наш самолёт, который сбросил две бомбы. Одна попала во двор дома Рогачёвых, другая под окно дома Тимохиных – в обоих домах были фашисты. Молодец лётчик!
Деревни Воронино, Буриново, Малеево, Екатериновка, Павловка, Кремёнки и другие были почти полностью разрушены, но враг дальше не прошёл. Нашу деревню Сёмкино также бомбили. Мы ушли в лес, километра за два от деревни, вырыли себе в овраге ямы – ветхие землянки – и жили в них. Чем питались? Не помню. С колхозного поля собирали картошку. Тяжко было без соли.
В начале ноября 1941 года в наш лесной овраг приехали фашистские солдаты на мотоциклах. Собрали нас в колонну и погнали к себе в тыл. Мы шли по местам боёв, где было очень много трупов. Вечером, в деревне Макарово немцы загнали нас в пустой сарай, закрыли на замок и поставили часового. Ночью я просыпался от холода. Сена в сарае не было, в туалет до утра никого не выпускали. Утром фашисты открыли сарай и погрузили стариков и детей в машины. Часа через три машины вернулись и в них стали грузить женщин. Мы с Тимой Емельяновым сбежали. Но я был меньше его и отстал, долго бродил по лесу. В деревне Алтухово жители подсказали, куда проехали немецкие машины. Маму и сестёр я нашёл в деревне Горяново, где они вместе с другими жили в полуразрушенном доме, где была русская печь. Питались кониной.
В декабре 1941 года начала наступать Красная Армия. Бои были сильные, несколько домов сгорело. Мы перебрались в погреб...
Выжить!
В середине декабря 1941 года Красная Армия освободила нас. Какая это была радость! Мы стали собираться домой. По дороге видели сотни убитых – и наших, и немецких солдат. Не успели дойти до Сёмкино, как нам сообщили, что во время боёв наш дом сгорел. Куда идти, где жить? Остановились в селе Бор в бабушкином доме.
Она с дочерью Валей была выселена немцами в деревню Белоусово Калужской области. Также была выселена из соседнего дома семья Ершовых. В семье Ивановых было пять детей, их всех тоже выселили.
Почему фашисты переселяли нас? Боялись партизан! Наши партизаны умело делали своё дело. Честь им и хвала! В конце декабря 1941 года все вернулись в свои дома.
Есть нечего, дров нет, спали на полу. Лида и Зина Ершовы работали в колхозе. Это был страшный период. С Зиной мы ходили в село Троицкое к силосной яме, обивали куски силоса, приносили домой, отогревали и кормили родственников. С Лидой мы из-под снега вырывали шкуры овец (самих овец немцы съели), обстригали, а потом варили и ели. Особенно тяжко было без соли.
В начале 1942 года мама заболела тифом, её положили в больницу в селе Высокиничи. Мы с сёстрами остались одни. Трудиться приходилось много. Зимой 1941–42 года все, кто мог, выходили на работу. Я и другие, разутые и раздетые, чистили дорогу к фронту от снега. Фашисты всё разграбили, а мороз – под сорок градусов, снег – выше крыши.
Мать поправилась. Она ходила по деревням, где не было оккупации, побиралась.
Когда наступила весна 1942 года, меня и моих ровесников, человек десять, направили зарывать трупы погибших в боях воинов. Сколько мы их похоронили? Сотни. Где сейчас мои друзья-могильщики: Лёша Маркин, Варя, Вера, Дуся Провоторова, Зоя Малякова, Полина Беляева? Всех ли мы похоронили? Вряд ли. До сих пор стоят в глазах два лётчика в упавшем самолёте. Не просто было вытащить их трупы из самолёта и зарыть в землю. Нам было по 13-15 лет.
Начались весенние полевые работы. Нас перевели на посадку картошки, капусты, сеять яровые. Землю копали лопатами, а бороновали, впрягаясь вместо лошадей, в борону. Падали, но вставали и тащили борону дальше.
Всё лето и осень 1942 года пришлось работать в колхозе. Мне была выписана трудовая колхозная книжка. Ближе к осени 1942 года стали заготавливать дрова на зиму для школы, для сельсовета, для одиноких старых людей.
Дрова из леса возили на молодом бычке, а он вместо того, чтоб идти прямо по дороге, сворачивал в сторону, и нужно было много сил потратить, чтоб заставить его идти прямо.
Осталась в памяти боль за младших мальчишек: они вскрывали снаряды и мины, доставали порох, серу для растопки печей и подрывались... Братья Ивановы нашли каждый по гранате и пошли рыбу глушить. Один бросил гранату в реку – оглушил много рыбы.
Другому показалось, что рыба быстро оживёт, он хотел бросить свою гранату, но брат решил гранату сохранить, подбежал и выбил её из рук. Граната взорвалась у них под ногами. Братьев похоронили их в деревне Бор.
Служба в МВД
В январе 1943 года в возрасте 15 лет и один месяц я добровольно вступил в Высокиничский истребительный батальон МВД Московской области. Надел военную форму. Нашей задачей была борьба с парашютными десантами и диверсантами противника в прифронтовой полосе и создание истребительных батальонов, которые предназначались для охраны важных военных и народнохозяйственных объектов. В составе батальона было 70 человек мужского пола (молодёжь и старики) и 30 девушек.
Мы знакомились с обязанностями часового, наблюдателя за воздухом, конвоира, изучали устройство пистолета, карабина, автомата, пулемёта «Максим». Уже через неделю мне присвоили звание «боец» и выдали удостоверение. Денежный оклад – 300 рублей в месяц, у пулемётчиков – 450 рублей. Все деньги в основном шли в Фонд обороны.
Мне вручили трофейный карабин. Я стоял на посту у райкома партии, у складов питания и боеприпасов, у входа в батальон. Всех мальчиков распределили в помощники к девочкам (они были постарше). Мне была «назначена» Маша Паричук. Она была обязана отдавать мне во время ужина тарелку щей, а себе оставить сыр – так в столовой решался вопрос, кто за кого должен отстоять на посту.
Весной 1943 года ночью боец Серёжа Комаров вернулся из конвоя и поставил автомат в пирамиду с магазином патронов. Утром встал. Решил автомат посмотреть, приложил приклад в плечо, передёрнул затвор, прицелился в сучок в стене, у которой спал боец Соловьёв, и случайно нажал на спусковой крючок. Раздался выстрел. Пуля прошла выше Соловьёва, прошла через стену и ранила девушку-почтальона. Серёжа побелел от страха. Где они, мои боевые друзья? Витя Хомутский, Лёша Симонов, Валя Сачкова и другие?
В марте-апреле 1943 года отправились на лесозаготовки. Норма – два кубометра в день на человека. Для жилья – палатка на 100 человек. Сушились у печки или на себе, на ночь не раздеваясь. Горячая пища была из обыкновенного овса на первое, а на второе – мороженая картошка. Дрова наши отвозили в Москву.
Летом и осенью 1943 года мы с Витей Хомутским жили в деревнях Троицкое, Гостешево (Калужская область), дежурили на церковных колокольнях, наблюдая за воздухом. Жили на квартирах старушек, питались за счёт колхоза. Связь со штабом – по телефону из сельсовета. В конце ноября я провалился под лёд реки Протва с карабином за спиной. Никого кругом не было. Много я льда поломал, но на берег вылез.
26 сентября 1943 года погибла моя сестра, Татьяна Писарева, не дожив трёх месяцев до 18 лет. Условия войны требовали всё больше угля от шахты в деревне Сёмкино, и 26 сентября был объявлен воскресник. Под землю спустили многих, в том числе Таню (она была трактористкой) и Лену Сергутину. По окончании смены Таня и Лена из шахты не поднялись.
Спасатели обнаружили Лену и Таню мёртвыми. Лена держалась за провод 380 вольт, а Таня держалась за Лену. Так мы их и похоронили вместе в одной могиле в деревне Бор (ныне Жуковский район).
С великой благодарностью вспоминаю командира истребительного батальона майора милиции Чернова, медсестру Валю Головлёву, всех бойцов батальона, ребят и девушек. Благодарен всем старичкам, которые терпеливо обучали нас стрельбе из пулемёта, из пистолетов разных марок, минно-подрывному делу, учили, как лес валить, как забивать сваи при строительстве плотин.
Расстался я с батальоном в августе 1944 года. Пришёл в дом бабушки, где жила мать и младшая сестра 1938 года рождения. Поступил на работу в Высокиничскую МТС прицепщиком.
Победа
24 ноября 1944 года я был призван в армию Высокиничским РВК Калужской области. В Калуге нас, человек 20, отобрал офицер и повёз на электричке в Москву, потом в Звенигород в 88-й запасной зенитно-артиллерийский полк. Размещались мы в землянках по 100 человек, спали на двухэтажных нарах. Занятия длились по 10 часов в день, в основном на улице, изучали материальную часть 37-миллиметровых пушек и огневое дело.
Политические занятия, топография, уставы изучали в землянках. Питание трёхразовое, картошка всегда мороженая. В воскресенье – строевой смотр, а потом в лес за дровами.
Частые ночные тревоги и занятия по огневому делу изматывали. Из нас готовили зенитчиков с быстрой реакцией. Нужно было пушку из походного положения привести в боевое за 11 секунд и открыть огонь по самолёту. У меня получалось, поэтому при формировании орудийного расчёта меня назначили первым номером.
1 мая 1945 года меня наградили значком «Отличник ПВО». Нас, молодых, учили точнее целиться и быстрее укрываться, учили беречь вещи. За утерянную вещь нужно было заплатить в 12,5 раз больше её стоимости.
С фронта шли хорошие известия. Наш взвод под командой лейтенанта Нештун направили в подсобное хозяйство, недалеко от деревни Петрищево, сажать картошку.
9 мая 1945 года до обеда я был в поле и сажал картошку. Придя на обед, мы узнали о Победе. От величайшей радости мы целовались и обнимались, пели, плясали, праздновали День Победы, поминали погибших. Мне тогда было 17 лет 4 месяца 19 дней.
Служба
Вскоре меня направили на курсы орудийных мастеров для 37 и 85-миллиметровых зенитных пушек. Жил я в батарее, но после завтрака и до вечерней поверки должен был находиться в полковой артиллерийской мастерской. Основным моим наставником был старший сержант дядя Миша.
Он учил меня всем премудростям жизни. Два месяца мы каждый день были с ним на винтовочном полигоне и вели пристрелку и выбраковку карабинов. В августе и сентябре я работал на пушках, изучал тонкости вращающихся частей. Мне присвоили звание ефрейтора, и в сентябре 1945 года направили в 913-й зенитный артиллерийский дивизион Московского военного округа на должность орудийного мастера. В декабре дивизион расформировали, и нас направили в зенитно-артиллерийский дивизион в город Житомир, а потом – в Новоград-Волынск.
Мы размещались близ Житомира, где когда-то Щорс формировал полк. В баню ходили в город, где на помывку каждому из нас давали одну шайку тёплой воды. До сих пор помню неприятный случай. Весной 1946 года открылись коммерческие хлебные магазины, где можно было купить буханку хлеба. Были очереди, но солдатам продавали без очереди – так решили сами жители. Буханка хлеба стоила 25-27 рублей. Так некоторые женщины давали солдатам 30 рублей, те покупали хлеб, а сдача оставалась солдату. Однажды я вышел из магазина, и ко мне подошла женщина. «А мне?» – спрашивает. Я отвечаю, что ни у кого денег не брал. Она – в слёзы. И тут патруль забирает меня в комендатуру. Комендант посмотрел мой бумажник, денег не нашёл, но солдатскую книжку забрал и говорит: «Принеси 30 рублей, а нет – будешь сидеть 30 суток». Я принёс деньги.
В июне 1946 года дивизион расформировали, и я был направлен в 1067-й Станиславский зенитно-артиллерийский полк Прикарпатского военного округа в Ровно. Неспокойный город. Бендеровцы не хотели нашего присутствия. Сжигали новую сельхозтехнику, избирательные участки, убивали членов избирательных комиссий.
Как-то в Доме офицеров состоялся суд над одним нашим лейтенантом, который с группой солдат поехал в лес пилить дрова, а оружие оставили в козлах без охраны. Бендеровцы выскочили из леса и всё оружие унесли.
В апреле 1947 года зенитно-артиллерийский полк расформировали, и я в составе группы в 60 человек был направлен в Ленинградский военный округ.
Попал в гаубичную артиллерийскую бригаду большой мощности: 203-мм гаубицы образца 1931 года, снаряд весит 100 килограммов, расчёт – 15 человек. Два трактора перевозят пушку в разобранном состоянии: один трактор везёт лафет, второй – ствол. Дальность стрельбы – 18 километров. Очень опасно после стрельб искать неразорвавшийся снаряд.
После стрельб в 1947 году меня направили в школу сержантов во взвод радио. По окончании я получил звание младшего сержанта и был назначен командиром отделения радио в этой школе. Меня избрали секретарём комсомольской организации школы. Награждён значком «Отличный связист». Стал старшим сержантом.
Мирное время
Начались 1950-е. Хотелось домой, но никто об этом не говорил ни слова. Нас, военных, рождённых в 1927 году, было 1,5 миллиона человек, но о нас словно забыли. Указа о демобилизации не было, и неизвестно, будет ли. Поговаривали, Сталин хотел брать Мадрид...
В 1950 году в апреле пришла в бригаду разнарядка: направить добровольно сержантов на курсы лейтенантов при Ленинградском военном училище связи. В училище я приехал один. Сдал вступительные экзамены и стал курсантом.
7 ноября 1950 года я был участником парада в составе ЛВУС на Дворцовой площади. В декабре 1950 года в училище сделали досрочный выпуск: сорока курсантам присвоили звание «лейтенант» и направили на Дальний Восток. Тут мы и задумались…
В апреле 1951 года я сдал выпускные экзамены без единой тройки и вместе со всеми ждал приказа министра обороны СССР. Нас было человек 150. И вдруг 30 апреля нам объявляют: приготовить летнее обмундирование, получить у старшины погоны рядовых артиллерии и быть готовым к участию в первомайском параде на автомашинах со 122-мм миномётами в качестве расчёта; все медали, у кого какие есть, – снять; пусть народ думает, что едут молодые солдаты. Всё это мы исполнили.
3 мая 1951 года мне присвоили воинское звание «лейтенант» и назначили командиром взвода курсантов в Ульяновское военное училище связи.
Ульяновск
20 июня 1951 года прибыл в Ульяновск. Начальник военного училища связи, боевой полковник Горяинов, побеседовав, дал нам отпуск на три дня и посоветовал искать квартиры.
Пока искали квартиры, познакомились с городом. Удивило то, что многие женщины ходили в национальных костюмах. Асфальта в городе мало, трамвая нет, автобус только один. И светофор один. В центре города, где сейчас Дом Быта, была автостанция.
По улице Радищева на красивом тарантасе ездил начальник госпиталя. По улице Красноармейской гоняли скот. Много было буфетов: от училища связи до Дома Офицеров – шесть или семь. Водкой торговали в розлив. Даже в самом училище в буфете тоже торговали водкой.
Я нашёл себе комнатку в переулке Гоголя. Плата за квартиру – 200 рублей в месяц, а на зиму привезти машину дров. Питание в столовой. До 23 часов вечера электрическое освещение от лампочки 10-15 ватт, а после 23 часов можно ввернуть лампочку на 40 ватт.
Дом деревянный, маленький. Он и сейчас стоит...
Очень часто я должен был являться в училище к 6 часам утра. Рабочий день длился до 23 часов. С командирами, начальниками и подчинёнными я находил общий язык.
В 1957 году я сдал экстерном экзамены за полный курс Ульяновского военного училища связи. Получил диплом радиотехника. Очень много помог мне в изучении техники радиорелейной связи подполковник Е.Б. Штернгарц. Я получил второй класс радиорелейного механика. Занимался с курсантами, офицерами из войск, с кубинцами, монголами, вьетнамцами, с офицерами запаса. С большой благодарностью вспоминаю всех офицеров и преподавателей училища. Уволился я из армии 26 мая 1973 года по возрасту, с правом ношения военной формы одежды.
Анатолий Писарев
«Мономах», 2008 г., №3(54)
